Путешествия и опыт Хуана Мари-Хуано дона Канабиса Альсативы.

3. Охота на южных нарвалов.

Тем, кому доводилось бывать в северных морях, знакомы водные существа, несколько превосходящие по размерам дельфинов а по повадкам более напоминающие китов. Называют их нарвалами или морскими единорогами. Своё второе прозвище нарвалы заслужили за длинный витой рог, растущий из лобной части головы. По легендам, ходящим среди матросов и китобоев, рассерженный нарвал может, разогнавшись по воде, пропороть своим рогом достаточно крупное судно и послужить причиной гибели и корабля и экипажа. Поэтому те, кто связан с мореходством и морским промыслом не слишком жалуют этого зверя и, прослышав, что где-то появилась стая морских единорогов, стараются обходить то место стороной. Описанные страхи, вероятно послужили причиною того, что нарвалы в северных широтах никак не используются для человеческих и промысловых нужд. Мне не приходилось слышать, чтобы кто-то употреблял их мясо или шкуры. Единственное – обломок рога нарвала всегда считался у моряков хорошим талисманом, охраняющим от крушений и потопления на воде.
Я сообщил эти сведения вовсе не желая блеснуть широтой познаний. Прекрасно известно, что северные земли мало заселены, а воды, омывающие их весьма плохо приспособлены для судоходства в виду суровых условий, большого холода и постоянных ветров и бурь. К тому ж наши учёные мужи, в том числе и натуралисты с неохотою посещают север, а образованных людей среди местного населения встретишь редко. Принимая во внимание перечисленные обстоятельства, я счёл возможным поместить в начало очередной своей истории краткую справку об обыкновенных, северных нарвалах.
**
Однако речь в истории пойдёт о ещё менее известной разновидности этих диковинных животных. Обыкновенный северный нарвал ещё хоть как-то известен в Европе. В университетских библиотеках всякий, кто проявит интерес, отыщет гравюры с его изображениями и вполне сносные описания его повадок. Южный нарвал – существо совершенно редкостное.
Этот зверь по облику и пропорциям тела весьма напоминает своего северного собрата. Он также снабжен массивным витым рогом в лобной части головы, также передвигается по воде при помощи мясистых плавников и хвоста. Также умеет нырять на значительную глубину. Его самки точно также используют для вскармливания детёнышей густую жирную массу, отдалённо напоминающую молоко, что, вообще говоря, большая редкость для морских животных. Одно главное различие рознит северных и южных нарвалов. Северные нарвалы могут показаться жалкими карликами рядом с южными своими собратьями. Отдельные экземпляры южных нарвалов, по свидетельствам очевидцев в два, а то и в три раза превосходят касатку.
Здесь я должен оговориться. Утверждение, что описанный мною гигантский нарвал является постоянным жителем южных широт, возможно, является всего лишь следствием недостаточного знания повадок этих скрытных и осторожных животных. Вполне может быть, что южные нарвалы, подобно китам совершают длительные кочевья, охватывающие огромные расстояния от полюсов до экватора. На мой взгляд, их размеры и сложение, позволяют совершать подобные путешествия. Эти мысли натолкнуло меня то обстоятельство, что в единственной области, где хорошо известны южные нарвалы, вокруг небольшого архипелага в Тихом океане (Магеллановом море) их встречают только в один определённый сезон. У местных жителей есть поверье, что нарвалы остальное время проводят на глубине и не появляются на поверхность из опасения быть убитыми. У поверья были все основания появиться на островах, поскольку, в отличие от северян, жители этих южных островов весьма охотно отлавливают нарвалов и имеют множество способов их полезного употребления.

Здесь я должен снова извиниться перед моими долготерпимыми читателями за необходимость пуститься в ещё одно разъяснение, ибо без него не будет смысла далее описывать события, случившиеся со мною в отдалённом южном архипелаге.
С легкой руки арабских торговцев у нас в Европе большим успехом пользуется ароматическое вещество под названием амбра. Его обожают парфюмеры, ибо оно придаёт их изделиям удивительный и ни с чем несравнимый по приятности запах. Соответственно амбра в большом почёте у наших дам. Согласно легендам, привезённым всё теми же арабскими купцами где-то на дальних островах есть волшебные источники, изливающие амбру в море, где она застывает и приобретает тот вид, в котором поставляется торговцам. Эта красивая сказка, увы, не имеет ничего общего с реальностью, и я, видит бог никогда бы не осмелился разрушать её если бы не данное в начале этих записок обещание говорить только правду и если бы не потребности повествования.
Увы, и ещё раз увы, возможно где-то и существуют источники вещества, похожего на амбру, но то что продают туземцы нашим и арабским купцам, это, как ни покажется ужасным – испражнения морских китов. Да, да. Милые дамы, если вы склонились над моими записками, не огорчайтесь слишком сильно. Конечно же, действие морской воды и солнца полностью преобразует то, что выходит из кишок этих водяных гигантов. Если бы вы знали какое зловоние распространяют свежие китовые испражнения, вы бы ни за что, разумеется не поверили что подобная субстанция когда либо сможет издавать приятные ароматы. Я и сам поначалу считал всё это россказнями старых моряков, желающих подшутить надо мною – совсем ещё юнцом, пока зам пару раз не становился свидетелем этого волшебного превращения.

Однако вернёмся к охоте на огромных южных нарвалов.
Островитяне, жители архипелага, близ которого появлялись эти существа, были неплохо знакомы с испанскими моряками, прибывавшими сюда и ранее. Наш язык был для них не в диковинку, многие вполне сносно могли объясняться по-испански.
Время, когда мы прибыли на один из островов как раз совпало с появлением нарвалов, и все мы стали свидетелями необычайного оживления и даже крайнего нетерпения туземцев ожидающих охоты.
Наконец, когда всё было приготовлено в море вышло два десятка лёгких лодочек, гружёных крючками, баграми и пеньковым канатом. Когда из воды в первый раз появился рог гигантского нарвала моя кровь застыла в жилах. А я, примите во внимание, никогда не отличался трусостью, и более того, не раз получал упрёки в излишней безрассудной отваге от своих товарищей и родных. Я искренне подивился храбрости туземцев, возможно оттого, что не мог себе поначалу уяснить их побудительных мотивов, заставляющих так отчаянно рисковать своей жизнью. Хотя появившийся на поверхности зверь не был самых крупных размеров, но всё же, я думаю, и пары ударов его мощного хвоста вполне хватило бы, чтобы погубить всех охотников.
Меж тем ловцы нарвала отважно приблизились на дальность броска к его хвосту и стали дружно метать в него гарпуны и крючья с подвязанными к ним верёвками. Когда орудия достаточно глубоко вошли в тело зверя туземцы принялись лихорадочно грести к берегу, не забывая стравливать канаты, чтобы нарвал не уволок их с собою на глубину.
Как мне объяснили стоявшие со мной на берегу, нарвал в это время никогда не ныряет слишком глубоко, поэтому припасенных в лодках канатов должно хватить для безопасной ловли.
Когда охотники добрались до берега, они передали концы канатов своим товарищам, и весь посёлок стал дружно вытягивать пойманного за хвост нарвала к берегу. Эта поразительная рыбалка длилась несколько часов. Как ни странно, огромный морской зверь не оказывал слишком сильного сопротивления. Очевидно туземцы знали какие-то точки в его теле, удар по которым мешал движению и туда метатели гарпунов целили в первую очередь.
Едва туша нарвала оказалась на берегу, люди вооружились огромными ножам и ловко вспороли ему брюхо, прервав и его возможные попытки причинить вред, и мучения. Как только из туши полилась кровь, тут же все кто были рядом плотно облепили нарвала и отпихивая друг друга принялись копаться в его внутренностях. Я, было, решил, что поедание печени или сердца столь могучего зверя по местным верованиям имеет какой-то магический смысл – такое часто можно встретить у древних или диких народов. Но каким же оказалось моё удивление, когда я обнаружил, что предметом вожделения туземцев является содержимое кишок нарвала!
Сбрасывая с себя и без того скудные одеяния, дикари с большим вдохновением вытягивали кишки из брюха, ножами, а некоторые даже зубами! разрывали эти кишки и с неописуемой радостью мазали себя их содержимым. Некоторые просто катались в испражнениях, будто коты вокруг корня валерианы. Неописуемый смрад разнёсся вокруг. Только мой великий интерес к происходящему заставил меня далее оставаться на месте и даже приблизиться. Все мои товарищи по экспедиции мигом удалились. Зловонье испускаемое кишками нарвала было во сто крат сильнее обычного зловонья идущего от китовых испражнений, хотя запахи были похожи. Именно тогда я и задумался о родстве китов и нарвалов. Туземцы же, казалось, совершенно не ощущали неудобств, наоборот их радость начала переходить все границы.
С детской наивностью они приглашали меня присоединится к их странному занятию, будто не понимая всего отвращения кипевшего во мне.
Всё же я решил ещё приблизиться, предполагая, что возможно издали не могу разглядеть причину такого поведения туземцев. Я вежливо но настойчиво продолжал отказываться от предложений присоединиться к отвратительной оргии и только призывал всех святых не дать мне лишиться чувств, ибо такого удивительно обряда я не только никогда не видывал раньше, но и затруднялся вспомнить чтобы где-нибудь давали похожие описания.
Здесь надо отметить, что из-за жары и ещё оттого, что я пытался помогать туземцам в их ловле и вместе с ними вытягивал нарвала из воды, облачён я был только в панталоны – и камзол и даже нательная рубаха, также как и сапоги были оставлены мною в некотором отдалении. И вот когда я оказался всего в полушаге от растерзанных гигантских кишок и старался быть как можно осторожнее, дабы не замараться в ошмётках зловонной дряни, разбросанной всюду, прямо на меня бросился измазанный с ног до головы испражнениями туземец.
Не думаю, что сделал он это умышленно, скорее, от переполнявших его чувств он просто перестал замечать что либо вокруг. Стараясь отстраниться от смердящего аборигена, я сделал шаг назад, оступился, и, о ужас! всем телом рухнул прямо в отвратительную вонючую жижу.
Конечно вокруг сразу раздались одобрительные возгласы. Я же, не помня себя от ярости и отвращения, поскорее вскочил, и мне ничего не оставалось, как попытаться хотя бы руками отряхнуть прилипшее с тела и панталон. Однако навозная жижа, в которую я так неудачно попал, оказалась ещё и удивительно липкой. Все попытки отчистится только размазывали содержимое нарваловых кишок по телу.
Чуть не плача я поплёлся к морю, не обращая внимания на призывы туземцев немного потерпеть и подождать. Тушу оттащили достаточно далеко от полосы прибоя. Пока я шёл, жаркое южное солнце высушило жижу, и та теперь уже коркой ещё прочнее пристала к телу. Однако, как только навоз засох, я сразу же почувствовал, что вовсе не страдаю от зловония. Наоборот, потянув носом, я уловил неизъяснимо приятный аромат. Нерешительно остановился я на полдороги и стал жадно принюхиваться. Сомнений не было. То, что всего несколько мгновений назад источало омерзительнейший смрад, теперь испускало настолько нежный и притягательный запах, что я не захотел бы с ним расстаться и до конца жизни. Я оторопело засмеялся, чем, очевидно, вызвал у стоявших в отдалении моих испанских товарищей подозрения в своём помешательстве и стал жадно обнюхивать свои измазанные руки. Я втягивал и втягивал запах и никак не мог надышаться им. По всему телу до пояса я ощущал лёгкое пощипывание, тоже казавшееся мне невыразимо приятным. Желая удостовериться, что аромат, который я ощущаю, действительно хорош, я бросился к росшему неподалёку кусту местной разновидности магнолии. Всем известно, насколько силён и приятен аромат у цветов этого растения. Я сорвал с ветки свежий цветок и понюхал его.
Удивительно. Вроде бы цветок сохранил свой запах, но, смешавшись с запахом, который теперь исходил от моего тела, запах магнолии оказался в то же время совершенно другим, гораздо более приятным нежным и возбуждающим.
Тогда я решил проделать другой опыт. Я подобрал у берега ракушку, в которой находился полусгнивший моллюск, и понюхал. Без сомнения, я уловил знакомый мне запах протухшей улитки, но и этот запах показался мне невыразимо приятным.
Я озадаченно потряс головою, пытаясь отогнать наваждение, и принялся нюхать всё подряд. Вскоре мне стало ясно, что любые знакомые мне запахи в моём теперешнем состоянии кажутся настоящим райским ароматом, не зависимо от того ощущались ли они ранее приятными или отвратительными. Постепенно до моего сознания дошло, что содержимое кишок нарвала является дурманом, поразительно влияющим на свойства человеческого обоняния. В этот момент меня и окликнули туземцы, приглашая омыть в океане всё, что ко мне прилипло. Как выяснилось, долгое соприкосновение этой субстанции с кожей может вызвать зуд, раздражение или даже ожог. Я с некоторым огорчением тщательно омылся – таким грустным мне показалось расставание с миром прекрасных запахов. Однако моя грусть была преждевременной. Ещё примерно неделю я пребывал в ароматном раю. Только после этого мои ощущения стали слабеть и угасли совершенно незаметно.
Вот и вся история об охоте на южного нарвала. Стоит, впрочем, упомянуть ещё об одном обстоятельстве, на которое я обратил внимание лишь по прибытии на родину. Задолго до начала охоты на нарвала и особенно после оной все женщины племени, производившего охоту, стали удивительно ласковы к своим мужчинам. Примерную покорность и послушание проявляли даже самые сварливые бестии, одним видом которых можно было отравиться в любое другое время. Тогда на острове я не придал этому особого значения. Но вот, вернувшись в Испанию, даже спустя значительное время после употребления внутренностей нарвала, я обнаружил удивительный интерес, открывшийся у дам к моей персоне. Конечно же моя внешность и раньше не была уродливой, но всё же мне приходилось прикладывать усилия, чтобы добиться расположения женщины. Теперь же я просто стал в моде и даже можно так выразиться - мне совершенно не давали проходу. Такое особое внимание со стороны прекрасного пола, по моему убеждению, ничто иное, как последствия того неудачного падения на далёком южном архипелаге.