Путешествия и опыт Хуана Мари-Хуано дона Канабиса Альсативы.

Юг.

Все мои записки, привезённые из многочисленных путешествий и заслуживающие внимания почтенной публики я, весьма условно, разбил на четыре неравные части в соответствии с обозначениями сторон света. Между тем деление это скорее временное, чем географическое и связанно в первую очередь с тою стратегией, которую выбирали мы с моим почтенным батюшкой – доном Канабисом Альсатива в изысканиях новых ресурсов для семейного дела.

Первый случай, заслуживающий внимания произошёл со мною отнюдь не сразу после начала путешествий. Уже примерно год бороздил я тёплые южные моря и что называется "успел понюхать пороху". Пришлось мне поучаствовать и в стычках с дикарями, и отбиваться от английских пиратов, и перенести отвратительную и незнакомую в Европе тропическую лихорадку. Постепенно день за днём и неделя за неделей вникая в обычаи диких племен, которых не коснулись ещё ни истинная вера, ни достижения цивилизации, я стал немного понимать их привычки и нравы. Я довольно быстро усвоил искусство заводить знакомства и хорошие отношения с представителями самых разных племён, и даже, своими хорошими манерами и гуманностью весьма часто завоёвывал их благорасположение. Поэтому и дела мои шли довольно успешно и записи, касательно различных способов получения удовольствия постоянно пополнялись.
Однако поначалу всё что мне показывали местные жители весьма походило и по основе и по способу действия на человеческий организм на то, чем практикуются известные нам народы. Мне давали пробовать напитки, главным компонентом содержащие спирт, в чём не было для меня ничего особенного. Разве что цвет этих напитков иногда заставлял удивиться или содрогнуться – довелось мне пивать и густое торфяно-чёрное пойло, и фиолетовые, и зелёные, и небесно-голубые настойки. Также порою остроумными были способы перегонки – в дело шло многое – от болотной ряски до молока диких кобылиц. Но чаще сырьём служили красивые и яркие тропические фрукты, вкус которых в свежем виде по моему собственному разумению гораздо превосходнее того, что потом получалось из них для выпивки.
Также часто, с тех пор как я научился заводить отношения с туземцами, мне предлагали различные травы и в свежем виде и высушенными для курения, либо для составления отваров. В этом тоже не было ничего необычного, тем более что сами растения имели, как правило, самый невзрачный вид.

Случай, который я собираюсь сейчас описать, также имел начало весьма заурядное. Мы прибыли в одну из отдалённых тропических местностей. Оставив корабль и часть экипажа экспедиции в удобной бухте – там с населением у нас завязалась оживлённая меновая торговля, я с небольшим числом самых опытных спутников углубился в джунгли. Примерно через неделю пути мы вышли к поселению, устройство хижин которого и внешний вид жителей несколько отличались от того, что мы встречали на побережье. Наш проводник был знаком с наречием этого племени, благодаря чему нас сразу же приняли как хороших гостей.
Естественно, я полюбопытствовал, о том, как проходят местные праздники, увеселения и обряды, поскольку уже знал, что предмет моего интереса чаще всего используется именно в таких случаях.
Туземцы охотно поделились со мною своей "травой удовольствия" – так это можно было бы перевести на испанский. В помещение было внесено приспособление, напоминающее кальян, небольшие округлые листья поставили на огонь, и мы стали вдыхать густой ароматный дым.
Вкус его отдалённо напоминал хороший чёрный табак, сдобренный не то перцем и мятой, не то травкой джус – хорошо известной тропическим жителям.
И вот тут, толи под расслабляющим действием этих курений, толи видя, что я несколько заскучал, туземцы завели разговор о паучках.
Наш проводник уже ранее поведал им о моём интересе ко всяким видам дурмана и вот, хотя и не сразу, но я понял, что разговор клонится к этой теме.
Сначала на вопрос, не хочу ли я посмотреть паучков, я попытался объяснить, что там, откуда я прибыл, есть специальные люди - учёные естествоиспытатели, которые собирают и исследуют всяческих живых тварей, но моя забота – пряности и самоцветы.
Однако туземцы протестующе замахали руками. Оказалось, что помянутые паучки для них в некотором роде священны, и их никак нельзя обижать (так они поняли смысл "изучения" нашими учёными мужами живых тварей). За это паучки делятся с людьми племени своей радостью.
Это уже стало мне занятно, и я выразил желание посмотреть на паучков.
На следующее утро мы собрались и на рассвете отправились дальше в джунгли. Узнав, что мы отправляемся к паучкам, за нами потянулась добрая половина мужского населения посёлка. Женщинам и детям было строго настрого запрещено следовать за нами. Примерно через четыре часа пути мы вышли в рощу, которая состояла из раскидистых деревьев с низкими кронами. То там, то там в кронах виднелись весьма больших размеров мешки или тряпки. Сначала я подумал, будто это какой-то промысел, и в мешках собирается нечто ценное для туземцев. Однако при более подробном рассмотрении выяснилось, что то, что висит среди крон, создано не человеком. Скорее это напоминало гигантские осиные гнёзда, с тем исключением, что материал осиного гнезда своими свойствами похож на грубую бумагу, а висящее здесь, безусловно, более походило на полотно.
Приблизившись, я обнаружил, что по поверхности гнёзд (будем обозначать эти сооружения так) ползают невзрачные и мелкие насекомые рыжеватого цвета. Более всего они мне напомнили наших муравьёв. И формой и множественностью своею, вызванной привычкой жить в колонии.
Я усмехнулся и попытался было рассказать, что то же самое водится и в испанских лесах, только свои дома они строят не на деревьях, а на земле из различного лесного мусора.
Однако мои спутники в ответ строго покачали головами и сказали:
"Этого нигде нет".
Затем меня пригласили приглядеться повнимательнее. Я напряг зрение и вскоре понял свою ошибку. Это действительно были совсем не муравьи. Это были гигантские колонии пауков.
Поскольку я немного знаком с естественными науками, моему удивлению не было предела.
Как мне хорошо было известно, пауки, хотя и близки по строению и виду ко многим насекомым, всё же имеют от них ряд серьёзных отличий. Эти твари, имеющие по 4 пары ног, тогда как у прочих насекомых лишь по 3 пары, до крайности агрессивны и поедают всё, что попадает им сети. Некоторые гигантские особи не вьют паутины, а просто охотятся на свои жертвы, убивая их ядом (большие пауки способны пожирать даже мелких птиц и их яйца). Также мне было известно, что пауки ненавидят всё живое, включая своих собратьев. И если оставить двух – трех в одном закрытом месте, то вскоре самый сильный пожрёт остальных. Более того, известно также, что сойдясь для продления рода и совокупившись пауки набрасываются друг на друга и тут как правило одерживает верх самка – природа, как видно позаботилась о сохранности этих злобных существ, будь по-другому, пауки просто вымерли бы, освободив нас от своего опасного соседства.
Я не напрасно сообщаю здесь всё это, а лишь для того, чтобы прояснить силу своего удивления. Передо мною были тысячи маленьких паучков, которые совершенно спокойно пребывали в обществе друг друга, не проявляя никакой злобы, и даже, как можно было судить по гигантским гнёздам, успешно и плодотворно направляли свои усилия на создание совместного дома. А это тоже весьма удивительно, поскольку европейской науке было известно только два вида насекомых существ столь сообразительных чтобы вести совместное хозяйство. Речь, как вы понимаете о пчёлах и их родственниках – осах и шмелях, а также о муравьях и близких к ним южных или древесных муравьях – термитах.
Глава местных жителей, заметив моё смятение, одобрительно кивнул. На губах его образовалась довольная и несколько покровительственная улыбка. Но лишь на секунду.
"Это хорошие паучки" – объяснил он через нешего переводчика, - они очень хорошо кусают".
Далее он придал своему лицу торжественное выражение и знаками пригласил меня и остальных своих спутников следовать его примеру.
Затем он приблизился вплотную к одному из гнёзд и медленно и аккуратно приложил к нему ладони.
В ту же секунду все его руки по локоть были облеплены меленькими рыжеватыми паучками, а ещё спустя несколько мгновений стали покрываться веществом, из которого были сотканы паучьи гнёзда. По мере того как руки туземца покрывались шелковистым веществом, его веки стали тяжелеть и в конце концов закрылись. Он расставил несколько ступни, чтобы быть устойчивее и по отсутствующему выражению его лица, я понял, что его состояние сейчас весьма отличается от обычного.
Увидев, как все присутствующие оживлённо, и с улыбками, ясно указывающими на предвкушение чего-то приятного, стали проделывать то же, что и наш старший спутник, я быстро преодолел естественную неприязнь и некую опаску (мне было хорошо известно, что яд даже мелких пауков может быть смертельно опасным для людей).
Мои спутники подбодрили меня и дали понять, чтобы я не предпринимал ничего вплоть до поступления каких-либо указаний. Они заверили меня в совершенной безопасности всей процедуры.
Я медленно приложил свои ладони к гнезду, которое оказалось приятно бархатистым на ощупь. Тут же мне на руки наползли десятки этих рыжеватых созданий, и я ощутил несильные покалывания. Мои опасения были напрасными – укусы "муравьиных" паучков были много слабее комариных и не сопровождались ни опухлостями ни зудом. Паучки, очевидно поняв, что я не собираюсь отстранять руки, принялись оплетать их своими нитями. Я, по примеру туземцев, расставил для устойчивости пошире ноги и принялся ждать.
Между тем, бархатистая паутина покрывала меня всё боле и более. Я с удивлением взирал, как в легкой материи скрылись мои запястья, затем локти и плечи…
Почему-то, в момент, когда всё это происходило, я не мог отвести глаз от своих рук и посмотреть, что же делается с моими спутниками. Всего несколько минут понадобилось шустрым созданиям для того чтобы почти полностью "одеть" меня в свои нити. Я как завороженный наблюдал за суетливой беготнёй паучков, обматывающих меня всё новыми и новыми слоями, в то же время ощущая уже по всему телу лёгкие покалывания.
Наконец-то паутина залепила мне глаза, и внешний мир скрылся от меня.
Как ни странно, но темноты не наступило. Оказывается паутина этих необычных "муравьиных" паучков имело свойство светится в темноте зеленовато-серебристым свечением. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Одновременно с исчезновением дневного света прекратились и лёгкие покалывания, и я ощутил своё тело удивительно расслабленным. Постепенно потерялось ощущение верха и низа, и я перестал понимать стою ли я, лежу или же подвешен вниз головой. Я закрыл глаза, но приятное серебристо-зеленоватое свечение осталось – очевидно, оно было столь плотным, что проникало сквозь веки. Кожа моя не чувствовала ничего: ни жары, ни холода, ни какого-либо давления, и это ощущение казалось мне очень естественным. Вдруг мне стало понятно, что то, что я сейчас испытываю – всё это очень знакомое и родное, но вернувшееся из таких давних времён какие мною совершенно позабыты. Я долго старался понять, что это, что я уже испытывал когда-то очень, очень давно, казалось даже раньше чем в детстве. Эти попытки, однако не вызывали никакого напряжения в моём уме и не вредили моему состоянию блаженного спокойствия. Что же могло быть раньше чем в детстве, с воображаемой улыбкой спрашивал я себя снова и снова, и наконец понял.
Я понял, что ощущения, получаемые мною под действием укусов или паутины этих тропических паучков, я действительно испытывал и ранее – пребывая в материнской утробе. Да! Именно так. Мне припомнилось это со всей отчётливостью. Ведь ничто в этом мире не сравнится с безмятежностью плода, покоящегося в утробе, не знающего ещё ни печали не радости, ни даже их названий и надёжно защищённого от сурового мира!
После этого сделанного мною открытия больше ни о чём думать не было нужды, и я просто предался этому неописуемому наслаждению от полной безопасности и отсутствия забот.
Мне было совершенно непонятно и не интересно, как протекало время, пока я пребывал в своём блаженном состоянии, поэтому я не знаю, когда я впервые снова почувствовал прикосновения к своему телу. Кто-то осторожно трогал меня за плечо. Я открыл глаза и увидел себя лежащим на циновках в прохладной тишине одной из хижин посёлка.
Рядом со мною сидели и улыбались мой проводник и старший туземец, водивший нас в джунгли к паучкам.
Я осмотрел себя. Несколько следов от паучьих укусов имелись у меня на руках, но не выше локтя. Также не обнаружил я на себе никаких следов паутины, кроме пары волокон оказавшихся меж пальцами левой руки. Не сразу до моего сознания дошло, что я давно уже нахожусь в туземном селении за несколько часов пути от паучьей рощи.
Мои туземные друзья дружелюбно посмеивались, видя моё недоумение, относительно столь странного перемещения в пространстве и тщетные попытки найти на собственном теле следы паутины или укусов.

Впоследствии, когда я окончательно пришёл в себя и опомнился, мне объяснили, что яд "муравьиных" паучков, совместно с их паутиной совершенно по особому действует на человека, так что ему начинает казаться, будто он помещён в кокон и подобен куколке или плоду. На самом деле человек продолжает стоять возле гнезда, а пучки оплетают его руки, создавая подобье рукавиц – лишь для того чтобы отделить их от своего родного гнезда. Вся процедура длится буквально несколько минут, после чего подвергшегося ей человека можно спокойно забирать от гнезда – он сохраняет способность двигаться, лишь теряет чувствительность к внешним проявлениям и совершенно ни на что не реагирует, оставаясь с закрытыми глазами и блаженной улыбкой.
Поэтому в поход к паучкам туземцы берут с собою нескольких человек, на которых лежит обязанность вернуть остальных искателей удовольствий в родное селение. Эти люди не притрагиваются к паучьим гнёздам, а когда все остальные теряют способность ориентироваться в пространстве, они ставят их друг за другом, обвязывают верёвкой или лианой и ведут назад в селение. Во время следующего похода роли, конечно же, меняются, так что паучки доставляют радость всем мужчинам племени.